Представьте, что вам нужно объяснить христианство взрослому человеку, который слыхом про него ни слыхивал и спокойно почитает себе своих понятных языческих богов. Саксы, например, были в таком шоке от ритуала Евхаристии, что из попыток растолковать им, почему есть своего бога — это нормально, выросла доктрина Транссубстанциации. В ещё более неловкую ситуацию попала Инквизиция в Латинской Америке: главный символ христианства оказался максимально антипедагогичным в борьбе против человеческих жертвоприношений. Чтобы не смущать умы новообращенных повсеместным изображением распятого Агнца, тело Христа стали заменять на куски обсидиана, который любили ацтекские священники — из него делали зеркала для предсказаний и ритуальные ножи. План был хороший: помещённый в новый контекст, сакральный языческий камень наделял его авторитетом старой религии. Это невероятное сочетание формы и содержания напоминает о латиноамериканских образах и объектах, украшенных перьями экзотических птиц. Оба примера действительно работают, и не только благодаря лёгкости перевода "зеркала" или "птицы" на язык новозаветной символики. Как мы знаем благодаря аббату Сугерию, самое убедительное в религии — это не стройно возведённые теологические аргументы. Самое убедительное — это когда сияет и разноцветно переливается, а в чём — в пёрышках квезаля или в витражах Сан-Дени — уже не так уж и важно.